Давайте рассмотрим (да, опять) аристотелевскую идею категорий. Предположим, у нас есть объект со свойствами A, B, C, D, и E (ну или по крайней мере он выглядит похожим на Е).
Фред: Ты имеешь ввиду вон ту штуку синего цвета, круглую, пушистую и…
Я: В рамках аристотелевской логики конкретные свойства или их названия не важны. Поэтому я просто использую буквы.
Далее, я выдумываю аристотелевскую категорию «зава», описывающую все те и только те объекты, у которых есть свойства A, C, и D.
Я: У объекта 1 есть свойства зава, В и Е.
Фред: А еще он синий, то есть А, так ведь?
Я: Когда я говорю, что у него есть свойство зава, это подразумевается.
Фред: Да, но я все же хочу, чтобы ты упомянул это в явной форме.
Я: Хорошо. У объекта 1 есть свойства А, В, зава и Е.
Теперь я ввожу новое слово «юки», которое описывает те и только те объекты, которые обладают свойствами В и Е. И слово «зиппо», описывающее те и только те объекты, которые обладают свойством Е, но не свойством D.
Я: Объект 1 — зава и юки, но не зиппо.
Фред: Подожди, он ведь светится? Я имею ввиду — он же Е?
Я: Да. С учетом имеющейся информации, иначе и быть не может.
Фред: Я бы предпочёл, чтобы ты проговаривал такие вещи.
Я: Ладно. Объект 1 — А, зава, В, юки, C, D, E, но не зиппо.
Фред: Потрясающе! И это все можно понять, просто посмотрев на объект?
Впечатляет, правда? Давайте введем больше слов. «Боло» — А, С и юки. «Мун» — А, С и зиппо. И «мерлакдониан» — боло и мун.
Кажется бессмысленно запутанным? Я тоже так думаю. Давайте заменим ярлыки на определения.
«Зава, В и Е» превращается в [A, C, D], B, E.
«Боло и А» превращается в [A, C, [B, E]], A.
«Мерлакдониан» превращается в [A, C, [B, E]], [A, C, [E, ~D]].
Важно помнить: аристотелевская идея категорий подразумевает, что [A, C, D] — это вся информация о «зава». Я могу не только использовать любой ярлык, но и прекрасно обойдусь совсем без ярлыков — правила, регулирующие аристотелевские классы, замечательно работают и для структур вроде [A, C, D]. Использование ярлыка «зава» или какого-либо другого нужно лишь для нашего удобства (или неудобства), а для правил никакой разницы нет.
Предположим, что «человек» определяется как «двуногое смертное существо без перьев». В таком случае классический силлогизм будет выглядеть так:
Все [смертные, ~оперенные, двуногие] смертны.
Сократ — [смертный, ~оперенный, двуногий].
Следовательно, Сократ смертен.
Теперь этот приём выглядит не так впечатляюще, не правда ли?
Ярлыки здесь скрывают посылки, и благодаря этому создаётся иллюзия, что мы получили какой-то нетривиальный вывод. Если мы заменяем ярлыки определениями, то мы видим эту иллюзию и понимаем эмпирическую бесполезность тавтологии. Нельзя утверждать, что Сократ [смертный, ~оперенный, двуногий], не пронаблюдав его смертность.
Существует идея (которую, как вы, наверное, заметили, я ненавижу): «вы можете определять слова как вам угодно». Эта идея происходит от аристотелевских категорий. Действительно, если вы будете строго и безошибочно следовать правилам Аристотеля - люди никогда так не делают, Аристотель прекрасно знал, что Сократ был человеком, хотя из его правил это никак не вытекало, - но если какая-то воображаемая нечеловеческая сущность будет строго следовать этим правилам, она никогда не придёт к противоречию. Она вообще ни к чему не придёт, она тоже не сможет сказать, что Сократ [смертный, ~оперенный, двуногий], не пронаблюдав его смертность.
В рамках аристотелевской системы ярлыки произвольны. Однако, я хочу сказать не столько об этом, сколько о том, что аристотелевская система замечательно работает и вовсе без ярлыков. Она выдаёт точно такой же поток тавтологий, просто эти тавтологии выглядят гораздо менее впечатляюще. Ярлыки нужны лишь для создания иллюзии нетривиального вывода.
Поэтому, если вы желаете ввести какую-то поговорку в аристотелевском духе, то она должна звучать не как «Я могу определять слова как захочу» или «Процесс определения слова не имеет последствий», а скорее как «Определения не нуждаются в словах».