Предположим, что я наткнулся на бочку, верх которой запаян, но в которой есть дыра такого размера, что в неё пролезает рука. Я просовываю ладонь внутрь и нащупываю что-то маленькое и округлое. Я вытаскиваю объект наружу — это голубоватое яйцо. Я просовываю руку ещё раз: что-то жёсткое и плоское, с рёбрами — после извлечения это оказывается кубом красного цвета. В итоге я вытащил 11 яиц и 8 кубов, и каждое яйцо синее, и каждый куб красный.
На этот раз, просунув руку внутрь, я нащупал ещё один объект яйцеобразной формы. Пока я не извлёк его из бочки, я пытаюсь угадать: как он выглядит?
Имеющиеся свидетельства не доказывают, что каждое яйцо в бочке синее, и что каждый куб красный. Свидетельства даже не дают этому сильных обоснований: 19 — не очень большой размер выборки. Тем не менее, я предполагаю, что это яйцо синее — или, что менее вероятно, но всё же занимает второе место, красное. Думать о других вариантах бессмысленно: возможностей столько, сколько существует различимых цветов — и почему яйцо должно быть выкрашено в один цвет? Может быть, на нём нарисована лошадь.
Посему я говорю «синее», и слова эти покрыты послушной долгу патиной смиренности: ибо я искушённый рационалист, привыкший следить за своими допущениями и догадками. Я тыкаю пальцем в небо, но я осознаю, что я тыкаю пальцем в небо, верно?
Однако, когда из теней выпрыгивает объект котообразной формы, покрытый жёлтыми и чёрными полосами, в моей голове проносится «Ой! Тигр!». Не «Хммм… полосатые объекты большого размера и жёлтого цвета, форма которых типична для представителей семейства кошачьих, ранее очень часто обладали свойствами «голодный» и «опасный», и поэтому — несмотря на то, что строгой логической необходимости в этом нет — можно сделать довольно неплохой с эмпирической точки зрения вывод о том, что ааааааргхххх ХРУМ ХРУМ ЧАВК»
По какой-то странной причине в процессе эволюции человеческий мозг научился производить это умозаключение быстро, автоматически, и не отслеживая все использованные допущения явно.
И если я назову яйцевидные объекты словом «сияйца» (что будет означать «синие яйца»), а красные кубы словом «крубы», то тогда, нащупав в бочке ещё один яйцевидный объект, я могу подумать «о, это сияйцо» вместо того, чтобы рассуждать о проблеме индукции и прочих вещах того же рода.
Убеждение о том, что ты можешь определить слово так, как тебе нравится, — распространённое заблуждение.
Это было бы правдой, если бы мозг воспринимал слова исключительно как логические конструкции, аристотелевы классы, а ты никогда бы не вытаскивал информацию, изначально не положенную внутрь.
И всё же мозг продолжает своё занятие категоризацией вне зависимости от того, одобряем ли мы это сознательно. «Все люди смертны, Сократ человек, следовательно Сократ смертен» — рассуждали философы древней Греции. Ну что же, если смертность — часть определения логического понятия «человек», то ты не можешь классифицировать Сократа как человека до тех пор, пока ты не убедишься в его смертности. Однако — в этом и состоит проблема — Аристотель прекрасно знал, что Сократ является человеком. Мозг Аристотеля поместил Сократа в категорию «люди» также эффективно, как и твой мозг категоризирует тигров, яблоки, и всё своё окружение: быстро, безмолвно, и без сознательного одобрения.
Аристотель заложил правила, согласно которым никто не мог установить, что Сократ был «человеком», не пронаблюдав его смерти. Тем не менее, Аристотель и его ученики спокойно делали выводы о том, что ещё живые горожане были людьми, и, следовательно, смертными; они видели отличительные свойства — человеческие лица и человеческие тела — и их мозги совершали прыжок в сторону неявных свойств, таких, как смертность.
Неверное понимание алгоритма действий своего разума, к счастью, не мешает ему выполнять свою работу. Иначе последователи Аристотеля умерли от голода, неспособные сделать вывод об съедобности объекта на основании всего лишь того, что он выглядел и пах, как банан.
И последователи Аристотеля отправились классифицировать окружающее на основании неполной информации, точно также, как делали и все предыдущие поколения людей. Процесс мышления учеников Аристотеля нисколько не изменился из-за того, что они узнали принципы классической логики, однако они приобрели ошибочное представление о том, чем они занимались.
Если бы ты спросил философа-последователя Аристотеля о том, смертна ли Кэрол, торговец бакалейными товарами, то ты бы услышал положительный ответ. Почему? «Все люди смертны, Кэрол — человек, значит, Кэрол — смертна» — объяснил бы философ. Что это — предположение или несомненный факт? На этот вопрос философ бы ответил «разумеется, несомненный факт» (по крайней мере, если бы дело происходило раньше шестнадцатого века). Поинтересуйся, откуда он знает, что люди смертны, и получи ответ о том, что это закреплено в определении.
Последователи Аристотеля по-прежнему были людьми, они сохранили свою изначальную природу, но они приобрели неверные убеждения о своём внутреннем функционировании. Они смотрели в зеркало самосознания и видели что-то, непохожее на них самих; корректность их рефлексии была нарушена.
Твой мозг видит в словах нечто большее, чем просто логические определения без эмпирических последствий, и тебе следует последовать его примеру. Одного лишь создания нового слова достаточно для того, чтобы твой разум выделил ему категорию, и тем самым запустил бессознательные умозаключения о похожести. Или заблокировал умозаключения о похожести: создав два ярлыка, я могу заставить твой разум выделить две категории. Ты обратил внимание на то, что я сказал «ты» и «твой мозг» так, будто это две разные вещи?
Наличие заблуждений о том, как работает содержимое твоего черепа никак не влияет на это содержимое; иначе Аристотель пал бы бездыханным в тот же миг, когда заключил, что мозг — орган для охлаждения крови. Философские ошибки обычно не взаимодействуют с требующими доли секунды бессознательными умозаключениями.
Но философские ошибки могут чрезвычайно испортить процессы осознанного мышления, в том числе и те, которые используются для коррекции первых впечатлений. Если ты считаешь, что можно «определить слово так, как тебе нравится», не понимая, что твой мозг продолжает категоризировать без сознательного надзора, то ты не потратишь никаких усилий на то, чтобы выбрать свои определения с умом.