Искажение супергероя

Предположим, что хорошо вооруженный социопат, который взял людей в заложники, отказался от переговоров и объявил, что сейчас начнет убивать. В реальной жизни, хорошие парни обычно не выбивают дверь, когда у плохого парня есть заложники. Но иногда — крайне редко, но все же — жизнь подражает Голливуду в том, что хорошим парням необходимо проломиться через дверь.

Представим два совершенно разных мира, в которых герои вламываются в комнату, чтобы оказаться лицом к лицу со злодеем.

В одной из реальностей герой может поднимать и бросать машины, стреляет лазерами из ноздрей, имеет рентгеновский слух, и его кожа не просто отражает пули, а аннигилирует их. Злодей же засел в начальной школе, и в заложниках у него две сотни детей, родители которых плачут снаружи.

В другой реальности герой — это обычный нью-йоркский полицейский, а заложники — три проститутки, которых злодей снял на улице.

Тщательно рассмотрим вопрос: кто из них больше достоин называться героем? И кто вероятнее всего станет героем комиксов?

Эффект ореола — это когда восприятия всех положительных черт коррелируют. Те, кого оценили выше по шкале привлекательности, также скорее всего получат более высокие оценки на шкалах таланта, доброты, честности и ума.

Таким образом, герои из комиксов, которые кажутся сильными и неуязвимыми (что является двумя положительными чертами), также кажутся обладающими еще и такими героическими чертами, как мужество и героизм. Но:

«Как может быть тяжело действовать храбро и героически, когда ты практически неуязвим?»

—Empowered, т. 1

Я не помню, вычитал ли я эту точку зрения где-то или придумал как гипотезу: известность, в частности, складывается с остальными личностными характеристиками. Рассмотрим Ганди. Был ли Ганди самым альтруистичным человеком 20 века или только наиболее знаменитым альтруистом? Ганди выходил навстречу и полицейским с дубинками, и солдатам с оружием. Но Ганди был знаменитостью, и его известность его защищала. А что насчет других, тех, кто шел с ним на марш, тех людей, которые попадали под удары дубинок и выстрелы из оружия, хотя о них никто бы не написал в СМИ, если бы они попали в госпиталь или были убиты?

Что думал Ганди о заголовках в газетах, известности, славе, месте в истории, о том, чтобы стать архетипом ненасильственного сопротивления, когда он рисковал меньше, нежели те, кто шел с ним? Что он чувствовал, когда кто-либо из этих анонимных героев приходил к нему с сияющими глазами и говорил, насколько Ганди велик? Представлял ли Ганди мир в таком свете? Не знаю; я не Ганди.

Это ни в коем случае не критика Ганди. Смысл ненасильственного сопротивления — не в показывании вашего мужества; это можно сделать куда проще, спустившись по Ниагаре в бочке. Ганди не мог не быть частично защищенным своей известностью. И его действия требовали мужества — пусть не так много, как от анонимного человека, но все еще очень и очень много.

Искажение, на которое я хочу указать — это то, что люди склонны добавлять славу Ганди к его «честно заработанному» альтруизму. Когда вы думаете о ненасилии, вы думаете о Ганди — не об анонимном протестующем, который шел на одном из маршей, который попадал под огонь ружей и дубинки полицейских, который получал травмы и попадал в больницы, который остался после этого инвалидом и имя которого никто не вспомнит.

Точно так же, что значительней — рисковать жизнью, чтобы спасти две сотни детей, или рисковать жизнью, чтобы спасти трех взрослых?

Ответ зависит от того, что вы понимаете под «значительней». Если вам приходится выбирать между спасением трех взрослых и спасением двух сотен детей, то тогда выбирайте последнее. Фраза «любой, кто спасает одну жизнь, спасает целый мир» может звучать очень здорово, однако её нельзя назвать хорошим советом, если вам нужно выбрать, кого спасать. Так что, если вы говорите «значительней», понимая под этим «кто важней?», или «какой исход предпочтительней?», или «какой из двух путей я должен выбрать?», то тогда значительней будет спасти две сотни, нежели трех человек.

Но если вы спрашиваете о значительности в смысле явной добродетели, тогда любой, кто рискнул бы своей жизнью, чтобы спасти только три жизни, обнаруживает больше мужества, нежели тот, кто спас бы две сотни, но не трех.

Это не значит, что вы можете намеренно решить рискнуть вашей жизнью, чтобы спасти трех взрослых, и позволить умереть двум сотням школьников, потому что вы хотите явить больше добродетели. Любой, кто рискует жизнью, желая быть добродетельным, на самом деле являет много, много меньше добродетели, нежели тот, кто рискует жизнью, желая спасти других. Любой, кто выбирает спасение трех жизней, а не двух сотен, только потому, что так он выглядит более добродетельным, настолько зачарован своим «величием», что это больше похоже на моральный эквивалент убийства.

Это похоже на коан дзен: нельзя продемонстрировать добродетель, пытаясь её продемонстрировать. Имея выбор между спасением мира без всяких жертв и усилий и путем, на котором вам придется рисковать своей жизнью и терпеть лишения, вы не можете стать героем, осознанно выбрав второй путь. В желании быть героем нет ничего героического, это лишь бессмысленная цель.

По-настоящему добродетельные люди, действительно пытающиеся спасать жизни, а не демонстрировать добродетель, будут постоянно искать возможность спасти больше жизней меньшими усилиями, что означает, что они продемонстрируют меньшую добродетель. Это может звучать путано, однако это вовсе не противоречиво.

Но мы не всегда можем выбрать неуязвимость к пулям. После того, как мы сделали все возможное, чтобы уменьшить риски и увеличить шансы, любой оставшийся героизм является настоящим и нужным.

Полицейский, который рискует своей жизнью, не обладая сверхспособностями, не имея рентгеновского зрения, суперсилы, возможности летать, и уж, конечно, неуязвимости к пулям, демонстрирует куда большую добродетель, нежели Супермен, который является всего лишь героем.