В предыдущем посте я писал, что чтобы задать причину беспричинному чувству вины нужно:
Шаг 0. Поверить, что вы способны заботиться.
Шаг 1. Найти объект для своей заботы.
Этот пост посвящён шагу 1.
Есть множество способов страстно заботиться о чем-либо. Родители обычно особенно сильно заботятся о своих детях. Кто-то силён в заботе о своей семье, или окружающем мире или [ваши примеры]. Многие другие дерзают заботиться обо всем человечестве или обо всей разумной жизни.
С другой стороны, некоторым людям очень проблематично заботиться о чем-то большом. У них нет детей, за которых они могли бы отдать жизнь, и они не видят смысла заботиться о каждом человеке. При этом многие из них все ещё страдают от бессмысленного чувства вины. Когда я предлагаю таким людям найти причину чувству вины, изучив свою мотивацию и найдя что-то, о чем можно заботиться, ответом, довольно часто бывает простое «зачем?».
Этот пост - для них.
В рамках общего ответа я собираюсь говорить о своём личном ответе на это «зачем?». Сперва подчеркну, что мой ответ - не единственный существующий, как и моя мотивация, а также что я одобряю желание других заботиться о вещах, глубоко не безразличных им, независимо от побуждающих причин.
Я часто встречаю людей, которых не заботит человечество в целом (или будущее разумной жизни) и которым любопытно, зачем это делают другие. В ответ на мое предположение, что они и сами способны на заботу о чем-то гораздо большем, чем они сами, наиболее частый ответ: «Безусловно. Но зачем мне проявлять эту заботу?»
Зачем сражаться за человечество? Зачем беспокоиться о судьбе Земли или о судьбе людей, которых никогда не встретишь? Зачем заботиться об этом омерзительном виде животных, которое изобрело войну и пытки? Зачем заботиться о человечестве в целом, когда большинство его представителей - тупы или раздражают других людей либо являются членами не той политической партии, либо полны ложных представлений о мире? Большинство людей вызывает лишь раздражение, так зачем о них заботиться?
Я встречал множество людей, утверждавших, что они заботятся только о группе своих близких друзей.
Если вы действительно заботитесь только о своих друзьях, не мне менять ваши предпочтения. Но, по моему опыту, люди, которые думают, что заботятся только о своих близких друзьях, склонны путаться.
Один мой друг настаивал, что заботится только о близких ему, одновременно держа проблемы приватности (например, при общении в сети) очень высоко в списке своих приоритетов. Когда я спросил о причинах, он ответил (после некоторых раздумий), что заботится о свободе людей вообще. Заметив противоречие, он быстро добавил, что заботится о свободе масс только потому что это ему приятно, и конечно это эгоистичное желание, а его забота все ещё направлена только близким ему. (Это была, вообще говоря, беседа, в которой я впервые использовал аллегорию робота-филателиста.)
Что же происходит? В числе прочего, я полагаю, проявляется склонность путать чувства и заботу. Большинство людей испытывают сильные чувства только к близким друзьям и ничего даже приблизительно похожего - к незнакомцам, и делают вывод, что они не должны заботиться о незнакомцах. Они забывают, что чувства и забота - разные вещи! Определённо и я тоже испытываю более сильные чувства к близким, чем к незнакомым людям - но я все равно продолжаю заботиться и о незнакомцах тоже. На самом деле, подозреваю, что это верно применительно почти ко всем, кто утверждает, что заботится обо всем человечестве. Смелость - не в отсутствии страха, а в том, чтобы делать то, что считаешь правильным, даже когда чувствуешь страх. Соответственно забота - не о переполненности эмоциями, а о том, чтобы поступать правильно даже когда нет эмоционального побуждения. Одновременно и не испытывать сильных чувств к посторонним, и заботиться о них так же, как о своих близких - реально.
Это по крайней мере одна из причин, почему, как я полагаю, люди склонны настаивать, что они не заботятся о незнакомцах. Она не даёт ответа «зачем?». Даже приняв во внимание, что вести себя так, будто заботишься обо всем человечестве, - возможно, люди продолжают удивляться, с чего бы вдруг им этого хотеть.
И я не могу сказать, захотите вы заботиться или нет. Но я могу рассказать, почему мне захотелось, чтобы, по крайней мере, вам стало понятно, почему кто-то может.
Мы, люди, существа рефлексирующие. Мы анализируем, что мы чувствуем и о чем заботимся, и выбираем измениться. В процессе, осознавая себя и свои желания, я нахожу множество желаний, которые одобряю, и некоторые, которые одобрить не могу.
Я, как и многие, часто разочаровывался в людях (особенно когда им не удавалось прочесть мои мысли). У меня есть бессознательные искажения, направленные против тех, кто выглядит недостаточно похожим на людей среди которых я вырос. Я автоматически ощетиниваюсь на чужаков. Мне не комфортно находиться рядом с большей частью популяции. И все же в то же время я забочусь обо всех людях, обо всех детях планеты Земля, обо всей разумной жизни.
Почему? По большей части это мой выбор. Мои настройки по умолчанию, грубо говоря, располагают меня к поддерживанию друзей и ненависти к врагам. Но эти настройки так же содержат чувство эстетики, располагающей к справедливости и сочувствию. Мои чувства обычно сильнее к людям, которые мне близки, а мой здравый смысл, как правило, раздражён тем, что я не могу испытывать сильные чувства к другим, кто мог так же быть мне близок. Мои чувства обычно негативны по отношению к моим противникам, а мой здравый смысл обычно опечален тем, что мы не встретились при других обстоятельствах, тем что людям так тяжело делиться своими точками зрения.
Я веду к тому, что я, определённо, не лишён способности быть разочарованным в кругу дураков, но я так же не лишён тихого ощущения эстетики и справедливости, которые не одобряют подобного разочарования. В этом есть конфликт.
Я разрешаю его в пользу людей, а не чувств.
Почему? Потому что рефлексируя в поисках источника своих чувств, я нахожу эволюционные настройки, которые не одобряю. И разбираясь в истоках чувства эстетики, я приближаюсь к сути того, что ценю.
Потому что рефлексируя я вижу, что я - непоследовательное месиво мозгов, возникших в процессе долгой и слепой эволюции, полных желаний, чувств и страхов, касающихся всего, что мне дорого, а также кучки приставшего мусора. Создавая меня, Время извергло нестабильное сознание: причинно-следственный процесс моего прошлого сконструировал меня ценящим все, что я ценю, и кое-что, что я (через самоанализ) не ценю.
Так что, взглянув на себя, я вижу, что был создан чтобы одновременно: (а) заботиться сильнее о тех, кто близок мне, и (б) заботиться о справедливости, целостности и эстетике. Взглянув на себя, я вижу, что я одновременно забочусь сильнее о близких друзьях и не одобряю положение дел, при котором я забочусь о некоторых больше просто в силу тривиальных временных и пространственных совпадений.
А ещё я создан так, что взглянув на себя и найдя несоответствия, я забочусь об их разрешении.
Итак, почему же я забочусь о человечестве? Потому что мне легко разрешить это несоответствие. Сильные чувства конфликтуют с тихим ощущением эстетики, но если копнуть глубже, ощущение эстетики выигрывает вчистую. Для меня мои чувства выглядят случайными отголосками племенного прошлого, а эстетика - отражающей мои глубинные ценности. Я знаю, чему я верен.
В любом случае, это не сногсшибательная аргументация. Что для одного - modus ponens (доказательство вследствие?), для другого - modus tollens (доказательство от противного). Кто-то, взглянув на себя, может скорее предпочесть отказаться от чувства справедливости и целостности, чем выбрать заботу о незнакомцах. Но я, как и многие другие, не хочу заботиться только о друзьях. Мы ощущаем больше преданности эстетике, чем заложенным в нас чувствам - так что выбор прост.
Забота о других может звучать прекрасно в теории, но циникам (ненавидящим общение с идиотами), отмеченного выше скорее всего не достаточно.
И знаете что? Почувствовать желание заботиться о людях может быть очень тяжело, даже если вы решили, что хотите.
Слишком легко взглянуть на них и увидеть серость, безобразность, жадность, тупость.
Слишком просто смотреть на индивидов и видеть идиотов.
(У меня иногда тоже бывает это чувство).
Но в этом есть кое-что странное:
Представьте, что у вас есть собака, которую вы вырастили, с которой росли вместе десятилетиями. Представьте, что кто-то похитил вашу собаку и мучает её ради собственного удовольствия.
Что вы чувствуете по этому поводу? Насколько вам хотелось бы найти этого человека и воздать по справедливости?
Большинство людей способны почувствовать гораздо более сильную вспышку эмпатии и заботы к страдающим животным, чем к страдающим людям.
Представьте, что посреди аллеи к вам пристаёт бомж, пытаясь ограбить. Кто-то это замечает, вступается, и, оттолкнув и отпугнув бомжа, убеждается, что у вас все в порядке. Теперь представьте собаку посреди аллеи, рычащую на вас. Кто-то замечает, пинает собаку, отпугивает её и убеждается, что у вас все в порядке.
Не кажется ли вам противоречивой разница между чувствами при плохом обращении с животным и при плохом обращении с людьми? Не странно ли, насколько просто любить собак и насколько сложно - людей?
Вы, конечно, можете заключить, что не любите людей. Только это не обязательно. Вы можете, как и раньше, прислушаться к тихому ощущению эстетики, конфликтующему с заложенными в вас чувствами. Почему в нас заложены именно такие чувства? Не могу сказать точно, но есть такая теория:
Влиятельная версия теории социума - гипотеза макиавеллианского интеллекта (Byrne and Whiten 1988; Whiten and Byrne 1997). Социальные взаимодействия и отношения не только сложны, но и постоянно меняются и поэтому требуют быстрой параллельной обработки (Barton and Dunbar 1997).
Параллель с Никколо Макиавелли, хитроумным советником итальянских принцев 16-го века, - в том, что большая часть общественной жизни заключается в задаче перехитрить других, плетении интриг, объединения в союзы и разрушения их. Все это требует больших умственных усилий, чтобы запомнить, кто есть кто, кто что кому сделал, а также чтобы изобрести более искусную хитрость и обвести вокруг пальца врагов с их искусными хитростями - и все это приводит к спиральным гонкам вооружений. Гонки вооружений - частое явление в биологии, в виде хищников, эволюционирующих чтобы догонять свою эволюционирующую добычу, или паразитов, эволюционирующих чтобы перехитрить иммунную систему своих носителей. Идея что здесь замешан некий вид спирального или самозапускающегося процесса определённо соответствует тому, что Кристофер Уиллс (1993) называет «убегающим мозгом», и эта идея часто фигурирует в теориях, связывающих развитие речи с размером мозга. (Sue Blackmore, The Meme Machine)
Я к тому, что взгляните на нас. Люди - существа, которые видят молнию и предполагают существование злого небесного божества, потому что злое небесное божество выглядит гораздо более правдоподобным, чем уравнения Максвелла - несмотря на тот факт, что уравнения Максвелла гораздо проще описать (по стандартам математики), чем разумное небесное божество. Только подумайте: мы можем расписать уравнения Максвелла в 4 строки и мы все ещё не в состоянии описать работу общего интеллекта. Тор кажется более простым для понимания, но только потому, что у нас очень много встроенного «железа» для моделирования человеческой психологии.
Наш мозг заточен видеть человекоподобных агентов повсюду. Мультяшки работают: мы воспринимаем их как людей (и присваиваем им чувства), независимо от их примитивности. Мы повсюду видим целенаправленность: религиозные люди без проблем находят подтверждения тому, что их мирская суета - часть какого-то грандиозного плана, суеверия легко распространяются, а множество различных видов умственных расстройств (шизофрения, мания и т.д.) характеризуются иллюзиями, что или все против вас, или ваша жизнь была кем-то тщательно спланирована, - симптомы мышления, чересчур охотно описывающего все в понятиях людских интриг.
Глядя на людей, мы видим в них интриганов или соперников. Но когда мы смотрим на щенков, котят или других животных, эти социальные механизмы не запускаются.
Если загнать щенка в угол и напугать, и он начнёт огрызаться, волну сочувствия ощутить проще, чем злость.
Но когда на тебя огрызается человек, социальные механизмы включаются. Несложно застрять внутри взаимодействий. Если на нас набрасывается загнанный в угол человек - мы склонны отвечать агрессией.
И поэтому достаточно часто я мысленно отступаю назад, стараясь увидеть людей вокруг не как людей, а как невинных животных, удивляющихся, изучая окружающий мир, который они никогда не смогут полностью постичь, следуя по течению своих жизней.
Я стараюсь увидеть людей так же, как я вижу щенка, откликающимися на боль и наслаждение, огрызающимися только из страха. Я стараюсь увидеть трагедию в людях, чьи предрассудки и злоба обусловлены случайным стечением времени и обстоятельств и ощутить то же сочувствие, что и к страдающему ребёнку.
Я смотрю на собратьев-людей и стараюсь помнить, что они тоже невинные существа.
Кто-то однажды сказал мне, что чтобы ощутить сочувствие к другим полезно представлять их имеющими ангельские крылья. Я полагаю, в этом что-то есть. Что-то мощное в том, чтобы смотреть на людей и видеть ангелов, никогда не бывавших в раю. Только я предпочитаю видеть не ангелов, а обезьян, старающихся убедить себя, что им комфортно в этой странной цивилизации, столь отличающейся от древних саванн, в которых было выковано их мышление.
Некоторые используют слово «животное» как уничижительное и могут подумать, что попытки представлять людей животными унизительны. Для меня верно обратное, по тем же причинам, по которым сочувствовать бездомной собаке проще, чем бомжу, - это помогает убрать импульс распознавания в других людях конкурентов, союзников или врагов, просто смотреть на них так же, как я смотрю на котят, как на существ, обладающих любопытством и невинностью.
Почему я забочусь о людях и человечестве, о Земле и всех её детях, обо всей разумной жизни? Как я вообще могу это утверждать, учитывая, что я тоже часто испытываю более сильные чувства к друзьям, чем к незнакомцам, и больше сочувствую собаке чем человеку?
Вглядываясь в себя, я вижу конфликт между своими чувствами и ощущением, что мои чувства плохо откалиброваны. Присмотревшись, я нахожу, что мои чувства устроены не так, как я одобряю, с племенными установками, при которых было важно любить соплеменников и ненавидеть чужаков. И обращая внимание на ощущение, что эти чувства плохо откалиброваны, я нахожу хорошие соображения и ощущение, что это забота действительно значима, что она не произвольна, но ценна.
Так что для меня на вопрос «зачем заботиться о чем-либо?» есть простой ответ.
Позвольте мне ещё раз подчеркнуть, что вы не обязаны разрешать свои внутренние конфликты тем же путём, что и я. Вашим ответом на «зачем заботиться о чем-либо» может быть «я не забочусь ни о чем». Вы можете предпочесть чувства глубинному ощущению эстетики, или у вас могут быть совсем другие чувства и другая эстетика. В любом случае, если вы прислушаетесь к этому внутреннему ощущению разногласия, если ваши чувства будут для вас ориентиром, а не ответом, если вы выясните, почему вы чувствуете или заботитесь тем или иным образом, и выберете заботу о том, что выглядит правильным и хорошим объектом заботы,
—
вы тоже можете обнаружить, что на вопрос «зачем заботиться» у вас есть простой ответ.