Очень многие разговоры — даже разговоры о (предположительно) когнитивистике — скатываются в споры об определениях. Если взять в качестве примера классическое «Если дерево падает в лесу, и нет никого рядом, чтобы это услышать — создаёт ли дерево звук?», то ход последующего спора можно представить примерно следующим образом:
Если дерево падает в лесу, и нет никого рядом, чтобы это услышать, — создаёт ли дерево звук?
АЛЬБЕРТ: Разумеется! Что за глупый вопрос? Каждый раз, когда я слышал падение дерева, оно создавало звук, поэтому я считаю, что остальные деревья тоже создают звуки в процессе падения. Я не думаю, что мир ведёт себя по-разному в зависимости от того, смотрю я на него или нет.
БАРРИ: Секундочку! Если никто не может этого услышать, то как это может быть звуком?
В этом примере Барри спорит с Альбертом из-за действительно отличающегося интуитивного понимания того, что представляет из себя звук. Однако, Стандартный Диспут может возникнуть и множеством других путей. У Барри может быть мотив отвергать вывод Альберта. Или Барри может быть скептиком, который, услышав аргумент Альберта, машинально исследовал его на наличие логических ошибок, а затем, найдя контраргумент, автоматически принял его, не запустив второй слой поиска в попытке найти контрконтраргумент, таким образом убедив себя в правоте противоположной позиции. Для этого необязательно, чтобы прежняя интуиция Барри — та интуиция, которую проявил бы Барри, спроси мы его до того, как заговорил Альберт — отличалась от интуиции Альберта.
Ну, в любом случае, даже если интуиция Барри изначально не отличалась от альбертовой, сейчас они точно разнятся.
АЛЬБЕРТ: В смысле? Корни дерева ломаются, ствол начинает валиться и в итоге врезается в землю. Всё это создаёт вибрации, передающиеся по воздуху и через землю. Именно сюда уходит энергия падения: в тепло и звук. Ты хочешь сказать, что если люди ушли из леса, то деревья начинают нарушать закон сохранения энергии?
БАРРИ: Но никто ничего не слышит. Если в лесу нет людей — будем считать, что в лесу нет вообще никаких обладателей нервной системы, достаточно сложной для того, чтобы уметь «слышать» — то никто не слышит звука.
Альберт и Барри более подробно описали мысли, заставившие сработать или не сработать их детекторы «звука», и они ощущают, что завербованные ими аргументы поддерживают их позицию. Но всё же, пока что спор фокусируется на лесе, а не на определениях. И можно заметить, что спорщики, на самом деле, не расходятся во мнениях о том, что происходит в лесу.
АЛЬБЕРТ: Этот спор входит в тройку тупейших споров, в которых я когда-либо участвовал. Ты трясущийся фейчихахуа, замаринованный в запредельном идиотизме.
БАРРИ: Да ну? Это мне говорит человек, по которому видно, что в детстве его часто били по голове сельскохозяйственным инвентарём. Чтобы, видимо, потушить загоревшиеся волосы.
Оскорбление предложено и принято; теперь никто не может отступить, не боясь потерять лицо. Строго говоря, это нельзя назвать частью «спора» в понимании рационалистов, но эта сцена столь важна для развития Стандартного Диспута, что я всё равно решил упомянуть её здесь.
АЛЬБЕРТ: Дерево создаёт акустические вибрации. По определению, это звук.
БАРРИ: Никто ничего не слышит. По определению, это не звук.
Спор уходит в сторону, фокусируясь на определениях — несмотря на то, что довод «по определению» совершенно бессмыслен, когда речь идёт о чём-то приземлённее чистой математики. Важно помнить, что всё, верное «по определению» верно во всех возможных мирах, и поэтому наблюдение справедливости этого факта никогда не сможет сказать тебе, в каком именно мире ты живёшь: оно не ограничивает возможные миры.
АЛЬБЕРТ: Мой компьютер может записать звук — даже когда нет никого рядом, чтобы его услышать — и сохранить это в файл. Такие файлы называются «звуковыми файлами». В файле хранится последовательность колебаний воздуха, а не последовательность возбуждений нейронов чего-либо мозга. «Звук» означает последовательность колебаний.
Альберт отправляет в наступление аргумент, который кажется доводом в пользу того, что слово «звук» имеет определённое значение. Этот вопрос уже не имеет отношения к тому, происходили ли в лесу акустические вибрации. Однако, этот переход обычно остаётся незамеченным.
БАРРИ: Да ну? Давай посмотрим, согласится ли с тобой словарь.
Я увидел много вещей, вызывавших бы у меня любопытство, окажись я в этом сценарии. Можно пойти в лес и посмотреть на деревья, или разобраться в выводе волнового уравнения, касающегося колебаний воздуха, или проанализировать анатомическое строение уха, или изучить принципы работы слуховой коры мозга. Однако вместо того, чтобы заняться чем-либо из этого списка, я должен, очевидно, посоветоваться со словарём. Почему? Неужели словарь составляли профессиональные ботаники, врачи и нейробиологи? Я могу увидеть логику в решении заглянуть в энциклопедию, но причём тут словарь?
АЛЬБЕРТ: Вот! Определение 2c в Мерриэме-Уэбстере: «Звук: физическое явление, вызываемое колебательными движениями частиц воздуха или другой среды»
БАРРИ: Вот! Определение 2b в Мерриэме-Уэбстере: «Звук: чувство, вызываемое воздействием на орган слуха, восприятие слуховых ощущений»
АЛЬБЕРТ И БАРРИ, хором: Дурацкий словарь! Лучше не стало.
Редакторы словарей занимаются историей, а не законотворчеством. Редактор словаря находит используемые сейчас слова и записывает их; затем добавляет то (малую часть того), что, как ему кажется, имеют в виду люди, употребляющие это слово. Если употреблений несколько, то он записывает несколько определений.
АЛЬБЕРТ: Смотри. Предположим, я оставил в лесу микрофон и он записал последовательность акустических вибраций, связанных с падением дерева. Если кто-нибудь прослушает эту запись, он назовёт это «звуком»! Это — общепринятое употребление. Прекрати высасывать из пальца какие-то свои чокнутые определения!
БАРРИ: Во-первых, я могу определить слово так, как мне нравится. Главное — употреблять его последовательно. Во-вторых, моё значение имеется в словаре. В-третьих, кто дал тебе право решать, что можно считать общепринятым употреблением, а что нельзя?
С точки зрения рациональности, Стандартный Диспут кишит ошибками. Часть этих ошибок я уже описал, и часть из них мне ещё предстоит описать; то же самое касается и средств защиты от них.
Но сейчас я хочу лишь обратить ваше внимание на то, что Барри и Альберт, скорее всего, дадут один и тот же ответ на любой вопрос, касающийся вещей, действительно происходящих внутри леса, но всё равно никто из них не чувствует этого согласия. Просто печальное напоминание.
Споры об определениях — ложная тропинка, незаметно ведущая в тупик. Никто не пошёл бы по этой тропинке, если бы знал, куда она ведёт. Если спросить у Альберта (или у Барри), почему он до сих пор участвует в споре, то он бы ответил что-то вроде «этот подлый негодяй Барри (или Альберт) пытается протащить контрабандой своё определение слова «звук», чтобы обосновать своё смехотворное мнение; и мой долг — защитить стандартное определение»
Но представим, что я вернулся назад во времени и успел оказаться рядом с Барри и Альбертом до начала спора.
(Из ниоткуда возникает Элиезер, сидящий внутри своеобразного транспортного средства, очень похожего на машину времени из старого фильма «Машина времени»)
БАРРИ: Боже! Путешественник во времени!
ЭЛИЕЗЕР: Я прибыл к вам из будущего! Внимайте моим словам! Я прошёл долгий путь — около пятнадцати минут — для того, чтобы…
АЛЬБЕРТ: Пятнадцать минут?
ЭЛИЕЗЕР: …для того, чтобы задать вам этот вопрос!
(Немая сцена, пропитанная смесью замешательства и предвкушения)
ЭЛИЕЗЕР: Вы считаете, что слово «звук» должно означать как акустические вибрации (волны давления, передающиеся через физический объект-проводник), так и слуховые впечатления (восприятие кем-то звука)? Или вы считаете, что «звук» нужно определить так, чтобы он означал только лишь акустические вибрации, или только лишь аудиторные переживания?
БАРРИ: Ты вернулся в прошлое, чтобы спросить у нас вот это?
ЭЛИЕЗЕР: Мои мотивы — моё личное дело! Отвечайте!
АЛЬБЕРТ: Эммм… Я не понимаю, почему это должно кого-то беспокоить. Можно выбрать любое определение. Главное, употреблять его последовательно.
БАРРИ: Брось монетку. Точнее, брось монетку дважды.
ЭЛИЕЗЕР: Я считаю, что, в случае возникновения такой проблемы, обе стороны должны взглянуть на происходящее уровнем организации ниже и начать описывать событие, используя более элементарные компоненты: например, акустические вибрации или слуховые впечатления. Или каждая сторона может придумать новое слово — например «алберзаль» или «баргулум» — для того понятия, которое они ранее обозначали словом «звук»; это позволяет обеим сторонам употреблять новые слова последовательно. Таким образом, никому не придётся пойти на уступки или потерять лицо, но при этом возможность успешного обмена информацией сохраняется. Ну и, разумеется, всегда стоит отслеживать, о каком именно утверждении, доступном для проверки опытом, идёт речь. Вы считаете мои предложения разумными?
АЛЬБЕРТ: Видимо, да…
БАРРИ: Зачем мы об этом разговариваем?
ЭЛИЕЗЕР: Чтобы сберечь вашу дружбу пред лицом неожиданной беды, о которой вы — отныне и теперь — никогда не узнаете, ибо будущее уже изменилось!
(Элиезер и машина исчезают в клубах дыма)
БАРРИ: На чём мы остановились?
АЛЬБЕРТ: Секундочку… Вот: «Если дерево падает в лесу, и нет никого рядом, чтобы это услышать — создаёт ли дерево звук?»
БАРРИ: Оно создаёт алберзаль, но не баргулум. Давай дальше.
Этот рецепт не уничтожает каждый диспут о категоризации. Однако, он уничтожает значительную их долю.