Вы с партнёром играете в Повторяющуюся Дилемму Заключённого. Вы оба публично обязались следовать стратегии «око за око». До пятой итерации всё шло замечательно, вы счастливо загребали себе бонусы кооперации, но тут ваш партнёр внезапно нажал кнопку «предать».
– Ой, прости, – говорит партнёр, – у меня палец соскользнул.
– Я всё равно должен наказать тебя, просто на всякий случай, – говорите вы. – Я собираюсь предать в следующем раунде, посмотрим, как тебе это понравится.
– Ну, – говорит партнёр, – зная это, я думаю, я тоже предам, и мы оба окажемся в проигрыше. Но блин, это просто палец соскользнул. Не доверяя мне, ты лишаешь нас обоих преимуществ одного раунда кооперации.
– Это да, - отвечаете вы, – но если я этого не сделаю, то ты будешь чувствовать возможность предать в любой момент, используя оправдание «палец соскользнул».
– А что если, – предлагает ваш партнёр, – я пообещаю особенно пристально следить, чтобы мой палец не соскользнул опять, а ты пообещаешь, что если всё же соскользнёт, то ты ужасно меня накажешь, предавая несколько ходов подряд? Тогда мы оба снова сможем доверять друг-другу, и оба получим преимущества кооперации на следующем ходу.
Вообще, вы ни на секунду не поверили, что у него действительно случайно соскользнул палец. Но план звучит хорошо. Вы принимаете предложение, и кооперация продолжается, пока экспериментатор не останавливает игру. После игры вы раздумываете, что пошло не так, и могли ли вы сыграть лучше. Вы решаете, что лучшего пути в ситуации с «ошибкой» вашего партнёра всё же не было. В конце концов, план позволил вам получить максимальную в таких обстоятельствах полезность. Но теперь вы сожалеете, что в самом начале, до игры, вы не огласили что-нибудь вроде «Я буду наказывать случайные ошибки так же, как намеренное предательство, так что будь аккуратен».
Вы – преподаватель, идеально следующий утилитаризму, и присваивающий абсолютно одинаковую ценность благу других и своему. Вам нужно получить работы от всех пятидесяти студентов на вашем потоке, чтобы поставить им оценки за семестр к первому января. Вам не нравится работать на рождественских каникулах, так что вы установили дедлайн – все работы должны быть сданы к 15 декабря, или вы не будете их оценивать, и не успевшие это сделать провалятся по вашему предмету. О, и ваш предмет – основы экономики, и как часть курса ваши студенты в этом году должны вести себя эгоистично и максимизировать собственное благо.
Сдать работу вовремя стоит вашим ученикам 0 полезности, но они получают +1 полезности, если задержатся (им нравится прокрастинировать). Проверка сданной вовремя работы ничего вам не стоит, а вот проверка сданной после 15 декабря – приносит -30 полезности. Наконец, студент получает 0 полезности, если его работа проверена, но -100, если не проверена, и курс завален.
Если вы скажете «Нет никакого штрафа за несоблюдение дедлайна», то студенты сдадут работы поздно, получив +50 полезности (+1 на каждого). Вам же придётся проверять все 50 работ в каникулы, что принесёт вам -1500 полезности. Сумма – -1450.
Так что вместо этого вы говорите «Если вы не сдадите работу вовремя, я не буду её проверять». Все студенты высчитывают полезность опоздания, равную +1 за прокрастинацию, но -100 за несдачу, и доделывают свои работы вовремя. Вы оцениваете всё перед Рождеством, никто не завалил курс, суммарная полезность равна 0. Ура!
Или так – один студент приходит к вам в день после дедлайна.
– Извините, я вчера очень устал, так что мне ну очень не хотелось приходить сюда, чтобы сдать работу, – говорит он. – Я ожидаю, что вы всё равно её проверите – ведь вы идеальный утилитарист и скорее сами потеряете 30 полезности, чем позволите мне потерять 100.
– Извини, но если я позволю тебе так выкрутиться, то летом мне сдаст работу поздно весь поток, – отвечаете вы.
– Смотрите, у нас же есть процедура для изменения ранее поставленной оценки, – предлагает вам студент. – Если я ещё когда-нибудь так сделаю, или расскажу кому-нибудь про это, то вы сможете сделать так, чтобы я завалил этот курс. Теперь вы знаете, что проверка моей работы не повлияет ни на что в будущем. И она уж точно не может повлиять на прошлое. Так что нет причин этого не делать.
Вы верите, что студент ничего никому не расскажет, но возражаете.
– Ты приводишь этот аргумент потому, что ты ожидаешь, что я такой человек, на которого он подействует. Для того, чтобы кто-то другой не попытался провернуть то же самое, я должен быть таким человеком, на которого этот аргумент не подействует. Поэтому я не приму его и сейчас.
Следующей к вам приходит студентка.
– Извините, я не сдала работу вчера. Моя мать умерла, и я была на её похоронах.
– Как у всех профессоров экономики, у меня нет души, так что я не могу посочувствовать твоей потере, – отвечаете вы. – Если ты не приведёшь аргумент, который был бы применим к любому рациональному агенту на моей позиции, я не смогу продлить тебе сроки.
– Если вы продлите сроки, это не мотивирует других студентов задерживать свои работы. Они просто подумают: «Ей продлили срок, потому что её мать умерла». Другие студенты посчитают, что они смогут добиться того же, лишь если убьют собственных матерей, а даже студенты-экономисты не настолько злые. Более того, если вы не продлите сроки, это не поможет вам получить больше работ вовремя. Любой студент скорее выберет пойти на похороны своей матери, чем сдать курс, так что это никого не замотивирует.
Вы немного обдумываете это, решаете, что она права, и отодвигаете её дедлайн.
Третий студент приходит к вам.
– Извините, я не сдал свою работу вчера. Была большая игра «Медведей» и, как я говорил вам раньше, я большой их фанат. Но не беспокойтесь! Это редкость, чтобы у нас проходила такая важная игра, и не так много студентов настолько ими увлечены. Так что, в некотором роде, это не сильно отличается от той студентки, у которой умерла мать.
– Может и правда, что мало кто мог бы сказать и что он настолько большой фанат «Медведей», и что важная их игра была как раз за день до срока сдачи работы. Но принимая такое оправдание, я создал бы прецедент для принятия приблизительно настолько же хороших оправданий. А таких много. Может, кто-то увлечённый фанат какого-то сериала, финал которого как раз ночью перед дедлайном. Может, кто-то очень любит рок, а тут как раз концерт. Может, чей-то брат как раз приехал в город. Почти кто угодно может составить оправдание не хуже твоего, так что если я соглашусь проверить твою работу, мне придётся проверять у них всех. У студентки перед тобой совсем другой случай. В нашем обществе уже принято, что похороны члена семьи – одна из очень важных вещей. Принимая то оправдание, я установил прецедент для примерно таких же хороших оправданий, но почти никто не даст мне примерно такое же хорошее оправдание. Может, пара человек, которые сильно заболели, кто-то переживающий развод, что-то в этом роде. Не толпы людей, которые придут ко мне, если я продлю срок тебе.
Вы – муж замечательной и прекрасной женщины, которую вы очень любите и которую вы только что обнаружили в постели с другим мужчиной. В ярости, вы хватаете свой экземпляр «Введения в Теорию Игр» в твёрдой обложке и бьёте им этого мужчину по голове, мгновенно его убивая (это довольно большая книга).
На суде вы умоляете судью позволить вам остаться на свободе:
– Обществу в целом нужно сажать убийц. В конце концов, они опасные люди, которых нельзя просто отпускать. Однако, я убил этого человека только потому, что он спал с моей женой. На моём месте кто угодно поступил бы так же. Так что это не показатель того, насколько вероятно я убью кого-нибудь ещё. Я не опасен ни для кого, кто не спит с моей женой, а после этого случая я собираюсь развестись и прожить остаток жизни холостяком. Так что, удерживать меня от будущих убийств нет нужды, и меня можно вполне безопасно отпустить на свободу.
– Это убедительный аргумент, – отвечает судья, – и я верю, что ты никого в будущем не убьёшь. Однако, другие люди однажды будут в такой же ситуации: зайдя в дом, обнаружат измену. Обществу нужно иметь надёжное предварительное обязательство наказывать их, если они поддадутся своей ярости, чтобы удержать их от убийств.
– Нет, – говорите вы. – Я понимаю ваше рассуждение, но это не сработает. Если вы никогда не заставали изменяющую вам жену, вы не можете понять. Не важно, насколько сурово наказание, вы всё равно его убьёте.
– Хм-м, – говорит судья. – Я боюсь, я просто не могу поверить, что кто-то может быть настолько иррациональным. Но я понимаю, в чём суть. Я дам тебе срок поменьше.
Вы – диктатор Восточной Напримерии, банановой республики, существующей за счёт своего основного экспорта – высококачественных гипотетических сценариев. Вы всегда точили зуб на своего давнего врага, Западную Напримерию, но ООН ясно заявила, что любая страна в вашем регионе, которая агрессивно вторгнется в другую, будет сурово наказана санкциями и, возможно, даже подвергнута «смене режима». Так что вы пока оставляете Западную Напримерию в покое.
Однажды, несколько западнонапримерцев, проводящих геологоразведку сценарных жил, ненамеренно перешли вашу неразмеченную границу. Вы незамедлительно объявляете это «враждебным проникновением шпионов Западной Напримерии», объявляете войну и быстро захватываете их столицу.
На следующий день вам звонит Пан Ги Мун, и он в ярости:
– Я думал, мы в ООН ясно выразились, что страны теперь не могут просто вторгаться друг в друга!
– Но разве вы не читали наш рупор пропа… кхе-кхе, официальную газету? Мы не просто вторглись. Мы отвечали на западную агрессию!
– Бред собачий! – говорит Генеральный Секретарь. – Это была пара заблудившихся геологов, и вы это знаете!
– Ну хорошо, – говорите вы. – Давайте рассмотрим ваши варианты. ООН необходимо сделать надёжное предварительное обязательство наказывать агрессивные страны, а то все будут вторгаться в своих слабых соседей. И вам надо исполнять свои угрозы, иначе обязательство не будет надёжным. Но вам на самом деле не нравится исполнять свои угрозы. Вторжение в страну-нарушителя убьёт многих на обеих сторонах и будет непопулярным в народе, а санкции навредят и вашей экономике и приведут к душераздирающим фотографиям голодающих детей. Что вы на самом деле хотите, так это позволить нам уйти безнаказанными, но так, чтобы это не привело к тому, что в других странах подумают, что они могут так же. К счастью, мы создали правдоподобную историю о том, что мы следовали международным законам. Конечно, принять пару геологов за вторжение было глупо с нашей стороны, но нет международного закона, запрещающего глупость. Если вы махнёте на нас рукой как на просто ошибшихся, у вас не будет трудностей, связанных с нашим наказанием, а другие страны не подумают, что могут делать что угодно. Кроме того, вам не придётся жить в страхе, что мы сделаем что-то подобное ещё раз. Мы уже показали, что мы не начнём войну без casus belli. Если другие страны нам его не дадут, им нечего бояться.
Пан Ги Мун не верит вашей истории, но страны, которые бы терпели экономический урон ради санкций и смены режима, решили что они верят ей достаточно, чтобы ни во что не вмешиваться.
Вы – губернатор штата, в котором живёт много индейцев. Вы запретили все изменяющие сознание вещества (с исключением уважаемых алкоголя, табака, кофеина и нескольких других), потому что вы настоящий Американец, который верит, что они заставят подростков совершать преступления. К вам приходит представитель индейского населения.
– Наши люди использовали пейотль в религиозных обрядах сотнями лет. – говорит он. – Это не привело нас ни к зависимости, ни к совершению преступлений. Пожалуйста, последуйте Первой Поправке и сделайте исключение для наших религиозных целей, чтобы мы могли продолжать практиковать свои древние ритуалы.
Вы соглашаетесь. Тогда лидер атеистического сообщества вашего штата проникает в ваш офис через вентиляцию (потому что, ну серьёзно, как ещё лидер атеистов может получить доступ к губернатору штата?).
– Как атеист, – говорит он, – я оскорблён тем, что вы делаете исключения из своего анти-пейотлевого закона для религиозных целей, но не, скажем, рекреационных целей. Это нечестная дискриминация в пользу религии. То же верно для законов, по которым сикхи могут носить тюрбаны в школе в поддержку Бога, но мой сын не может носить бейсболку в школе в поддержку «Yankees». И для законов, по которым мусульмане могут получить перерыв в работе на государственной должности для молитвы пять раз в сутки, но я не могу получить перерыв для перекура. И для законов, по которым в столовых государственных учреждений должна быть специальная кошерная еда для иудеев, но не специальная паста для людей, которые очень любят пасту.
– Хотя мои политические решения и выглядят так, будто я считаю, что религия важнее любых других потенциальных причин нарушать правила, – отвечаете вы, – можно сделать и нерелигиозное обоснование для них. Важное свойство больших мировых религий состоит в том, что их ритуалы зафиксированы сотнями лет. Позволение людям нарушать законы в религиозных целях делает религиозных людей очень довольными, но не ослабляет законы. В конце концов, мы все знаем, где практики больших американских религий входят в конфликт с секулярными законами, и всё это не очень-то и важно. Так что общий принцип «Я позволю людям нарушать законы, если это необходимо для устоявшихся и хорошо известных религиозных ритуалов» несёт довольно мало риска и делает людей счастливыми не угрожая концепции закона вообще. Но общий принцип «Я позволю людям нарушать законы в рекреационных целях» несёт много риска, потому что он служит довольно сильным оправданием для почти кого угодно нарушить почти какой угодно закон. Я был бы рад предоставлять в государственных учреждениях каждому его любимую еду. Но если я приму ваш запрос пасты, потому что вы любите пасту, мне придётся и дальше следовать общему принципу и предоставлять всем именно ту еду, которую они больше всего хотят, что было бы непомерно дорого. Предоставляя же иудеям кошерную еду, я могу удовлетворить их довольно сильное предпочтения, не будучи вынужденным удовлетворить чьи-то ещё.
На следующий день лидер атеистов приходит вновь. На нём накладные усы и сомбреро.
– Я представляю Церковь Вождения со Скоростью 50 Миль в Час в Зоне Ограничения 30 Миль в Час, – говорит он. – Для членов нашей церкви езда со скоростью хотя бы на двадцать миль в час выше установленного предела священна. Пожалуйста, предоставьте нам исключение из правил дорожного движения.
Вы решаете подыграть.
– Как долго существует ваша религия, и как много у вас людей? – спрашиваете вы.
– Не очень долго, и не очень много людей, – отвечает он.
– Вижу, – говорите вы. – в таком случае вы секта, а вовсе не религия. Извините, мы не ведём дел с сектами.
– В чём конкретно разница между сектой и религией?
– Разница в том, что секты основаны довольно недавно и довольно малы, поэтому мы подозреваем, что они существуют с целью получения преимущества за счёт особой роли, которую мы отводим религии. Создание исключения для вашей секты угрожало бы надёжности нашего предварительного обязательства наказывать нарушителей закона, потому что это означало бы, что кто угодно, желающий нарушить закон, может просто основать секту для этого.
– Как моей секте стать настоящей религией, заслуживающей юридических преимуществ?
– Ей нужно быть достаточно древней и уважаемой, чтобы версия о том, что она создана для получения преимущества над законами была неправдоподобной.
– Звучит как непростое дело.
– Или, как вариант, вы можете попробовать написать несколько отвратительных научно-фантастических романов и нанять толпу адвокатов. Я слышал, это теперь тоже работает.
Во всех этих историях, одна сторона хочет надёжно и заранее обязать себя следовать правилу, но имеет стимулы простить нарушения другими людьми этих правил. Другая сторона нарушает правило, но приводит оправдание, объясняющее, почему именно это нарушение нужно простить.
Ответ первой стороны базируется не только на том, верит ли она в оправдание, и даже не на том, морально ли оно, а на том, может ли оправдание быть принято без вреда надёжности обязательства.
Основной принцип заключается в том, что принимая оправдания создатель правил так же демонстрирует намерение принимать все настолько же качественные оправдания в будущем. Есть исключения – принятие оправдания с глазу на глаз, будучи уверенным, что про это никто не узнает, или принятие его лишь однажды с чётким условием того, что вы не будете делать это больше никогда – но это всё в некотором роде сделки с дьяволом, так как кто угодно, кто может предсказать, что вы так поступите, может получить преимущество за ваш счёт.
Нашему обществу нравится считать, что оно использует оправдания не так, как показано в этих историях. Что оно принимает лишь правдивые оправдания, которые хорошо соотносятся с человеком, который их даёт. Я не заявляю, что привычное представление об оправданиях бессмысленно. Однако я считаю, что теоретикоигровой взгляд тоже несёт в себе истину. Я также думаю, что он может быть полезным в случаях, когда обычное представление не работает. Он может прояснить случаи в законе, международной дипломатии и политике, где не помешал бы инструмент посильнее легко запутываемого интуитивного представления.