Чуждый Бог

«Удивительное свойство теории эволюции: любому она кажется понятной»
Жак Моно

Глядя на природу, человек всюду видит предназначение. Заячьи лапы сконструированы для бега. Лисьи челюсти идеально подходят для разрывания добычи. Увы, наше зрение нас здесь подводит: мы видим не то, что есть на самом деле.

В додарвиновские времена причины этой повсеместно наблюдаемой предназначенности были одной из величайших научных загадок. Богопоклонники твердили: «это сделал Бог» — ведь ты получаешь 50 бонусных баллов каждый раз, когда используешь слово «Бог» в предложении. Хотя, пожалуй, я здесь несправедлив. В те времена гипотеза божественного происхождения выглядела гораздо разумнее, чем её альтернативы. «Обнаружив в пустыне часы, — говорил Уильям Пейли — можно сделать вывод о существовании часового мастера».

Но стоит лишь внимательно рассмотреть всю кажущуюся предназначенность в Природе, вместо того, чтобы выбирать только удобные примеры — начинаешь замечать вещи, несовместимые с иудеохристианской концепцией всеблагого Творца. Лисы выглядят так, будто они спроектированы для охоты на зайцев. Зайцы выглядят так, будто спроектированы, чтобы убегать от лис. Творец что, не смог определиться?

Проектируя тостер, я не включаю в него один блок для нагревания теплового элемента, а другой — для его охлаждения. Это было бы глупо и расточительно. Кому могло прийти в голову запроектировать экосистему со всеми её хищниками и жертвами, вирусами и бактериями? Даже кактусы, будто специально придуманные, чтобы снабжать водой и пищей пустынных животных, покрыты неприятными колючками.

Картина становится гораздо более осмысленной, если предположить, что природу создавал не единственный Творец, а целый сонм мелких богов — как в индуизме или синтоизме. Такое предположение удобно объясняет и повсеместную предназначенность, и повсеместные конфликты. Множество богов действовало независимо, часто с противоположными целями. И лиса, и заяц были спроектированы — но различными, конкурирующими божествами. Интересно, кто‑нибудь уже предлагал это наблюдение как доказательство в пользу индуизма против христианства?

Иудеохристианская традиция постулирует, что Бог благосклонен. Ну, в общих чертах. В то же время, значительная часть наблюдаемой в природе предназначенности демонстрирует невероятную жестокость. Дарвин заподозрил, что Творец не соответствует общепринятой концепции, изучая наездников-ихневмонид. Их ядовитое жало лишь парализует, а не убивает жертву, что предохраняет её от порчи, позволяя личинкам ихневмонид в течение длительного времени пожирать её заживо. «Я не могу убедить себя в том, — писал Дарвин — что всеблагой и всемогущий Бог сотворил ихневмонид, намеренно предусмотрев пожирание ими живых тел гусениц, или сотворил кошку, заложив в неё желание играть с мышью»1. Интересно, озвучивал ли какой‑нибудь более ранний мыслитель эти факты как доказательство в пользу манихейства2 против монотеизма?

Сегодня мы все знаем разгадку: надо просто сказать «эволюция».

К сожалению, некоторых это «научное» объяснение вполне устраивает. Как будто «эволюция» — это такой волшебный источник предназначенности в Природе. Я уже приводил в качестве примера Шторм из Людей Икс, которая в результате одной мутации получила способность метать молнии. Как? Ну, есть такая штука — «эволюция», которая закачивает в Природу предназначенность. Изменения происходят посредством «мутаций»; если получить действительно большую мутацию, результатом станут реально большие полезные изменения. Например, Шторм получит способность метать молнии. Популярный источник суперспособностей — радиоактивность: радиация приводит к мутациям, так что чем мощнее радиация, тем мощнее будут мутации. Такая вот логика.

Но эволюция не позволяет любой предназначенности проникать в Природу. Именно это делает эволюцию столь успешной в качестве эмпирической гипотезы. Если бы эволюционная биология объясняла не только деревья, но и тостеры, она была бы бесполезна. Эволюционная теория — это не просто ткнуть пальцем в Природу и сказать «теперь предназначенность разрешена», или «так сделала эволюция». Сила любой теории не в том, что она объясняет, а в том, что она объявляет невозможным. Если ты придумал гипотезу, одинаково убедительно объясняющую любое событие, твои знания равны нулю.

«Многие люди, далёкие от биологии, — заметил(e) Джордж Уильямс — думают, что именно для их блага гремучие змеи отращивают на хвостах “погремушки”»3. Бзз‑з‑з! Неправильный ответ! Такая предназначенность не разрешена. Эволюция не позволяет произвольным всплескам предназначенности пробираться тут и там, перекраивая один вид для блага другого вида.

Движущая сила эволюции — систематическая корреляция между способами, которыми разные гены влияют на конструкцию организмов и количеством копий этих генов, которые добираются до следующего поколения. Чтобы «погремушки» росли на хвостах гремучих змей, «погремушечные» гены должны с каждым поколением встречаться всё чаще и чаще (на самом деле, не просто «погремушечные» гены, а гены, кодирующие всё более сложные звуки, издаваемые «погремушками»; но погружаться в подробное описание всех тонкостей эволюционной биологии мы не будем, иначе эта статья никогда не закончится).

Нет никакой Эволюционной Феи, которая изучает текущее состояние природы и решает: «хм, хорошая идея!», увеличивая частоту «погремушечных» генов в популяции.

Подозреваю, что именно на этом месте спотыкается значительное число людей, изучающих эволюционную биологию. Они понимают, что «полезные» гены становятся более распространёнными, но слово «полезные» позволяет любой предназначенности прокрасться в рассуждение. Они вроде бы не верят в Эволюционную Фею, в то же время спрашивая, какие гены могли бы быть «полезны», имея в виду, в том числе, «пользу» не только для гремучих змей, но и для других видов.

Ключевой факт, который необходимо осознать — нет никакой Эволюционной Феи. Нет никакой внешней силы, решающей, какие гены должны «получить повышение». Всё происходящее происходит исключительно в результате работы самих генов.

Гены, кодирующие (всё более сложные) звуки «погремушки», должны становиться всё более распространёнными в генофонде гремучих змей исключительно благодаря самим звукам. В этом случае, вероятно, всё дело в том, что змеи с лучшими «погремушками» лучше выживают (а не в том, что они успешнее размножаются или способствуют более успешному размножению своих родственников).

Возможно, хищники опасаются звуков «погремушек» и стараются не наступать на гремучих змей. Возможно, «погремушка» на хвосте отвлекает внимание от змеиной головы. (Джордж Уильямс утверждал(e), что «результат схватки между собакой и змеёй почти полностью определяется тем, за какую часть собака схватит змею изначально — за голову или за хвост»).

Но это всего лишь змеиные «погремушки». Существуют гораздо более сложные способы, которыми гены могут приводить к увеличению частоты своего появления в следующем поколении. Ваши братья и сёстры разделяют с вами половину ваших генов. Ген, жертвующий одной единицей ресурса, чтобы предоставить три единицы ресурса брату, может передать будущему поколению несколько своих копий, пожертвовав одним из сконструированных им организмов (несущим лишь одну копию).

Если вы действительно хотите разобраться в деталях и тонкостях, купите книжку по эволюционной биологии; не существует царского пути. Но ключевая идея такова: эффект от наличия определённого гена должен напрямую увеличивать частоту появления этого гена в следующем поколении. Нет Эволюционной Феи, которая бы воздействовала извне. Нет ничего, что бы решало, какие гены «полезны» и, следовательно, должны появляться чаще. Должна быть прямая причинно-следственная связь, начало которой — в самих генах.

Это объясняет странные конфликты предназначенности в Природе и распространённую в ней жестокость. Объясняет даже лучше, чем орда синтоистских божеств.

Почему столь многое в Природе находится в постоянной войне с другими её частями? Потому что нет никакой единой Эволюции, которая управляла бы процессом. Есть лишь множество малых «эволюций», представленных отдельными размножающимися популяциями. Заячьи гены становятся более или менее распространёнными в популяциях зайцев. Лисьи гены становятся более или менее распространёнными в популяциях лис. Лисьи гены, которые конструируют лис, хорошо ловящих зайцев, создают больше собственных копий в следующем поколении. Заячьи гены, конструирующие зайцев, хорошо убегающих от лис, естественным образом встречаются чаще в следующем поколении зайцев. Отсюда словосочетание «естественный отбор».

Почему Природа так жестока? Мы, будучи людьми, смотрим на наездников-ихневмонид и решаем, что пожирать жертву заживо — жестоко. Если уж никак нельзя избежать пожирания жертвы заживо, мы постараемся хотя бы не причинять ей страданий. Ихневмонидам не стоило бы больших усилий добавить в состав парализующего яда обезболивающее. А что насчёт старых слонов, медленно умирающих от истощения после выпадения последнего комплекта зубов? Эти слоны всё равно уже не могут размножаться. Чего стоило эволюции — точнее, эволюции слонов — сделать так, чтобы старые слоны умирали сразу, не мучаясь так долго? Чего стоило эволюции сделать их смерть безболезненной, или усыплять их, чтобы безмятежное угасание сопровождалось приятными снами? Ничего. Всё вышеперечисленное никак не повлияло бы на шансы этого слона продолжить свой род.

Если бы речь шла о том, чтобы убедить другого человека, мы были бы в отличной позиции для переговоров и легко настояли бы на своём. Ведь от нашего оппонента потребовались бы лишь незначительные уступки: обезболить жертву, позволить слону умереть без мучений. Почему бы не пойти навстречу столь скромной просьбе? Ну пожалуйста, э‑э…

Нет никого, к кому мы могли бы обратиться со своими аргументами.

Люди подделывают свои оправдания, определяя желаемое одним способом, а потом оправдывая принятое решение чем‑нибудь другим. Нет никакой Феи Эволюции Слонов, которая пыталась бы (а) определить, что для слонов лучше всего и (б) определить, как оправдать это перед Эволюционным Надзирателем, который (в) не хочет, чтобы эволюционная приспособленность снижалась, но (г) не будет мешать в реализации идеи безболезненной смерти до тех пор, пока она не мешает никаким другим полезным генам.

В системе нигде нет места для защитника слонов.

Люди, нередко глубоко переживающие за благополучие животных, могут быть очень убедительны в своей аргументации в пользу того, как различные проявления милосердия не повредили бы репродуктивной приспособленности. Увы, эволюция слонов не использует ничего, что напоминало бы этот алгоритм; она не выбирает классные гены, про которые можно придумать реалистично звучащие аргументы в пользу их ценности для репродуктивной приспособленности. Алгоритм эволюции донельзя прост: гены, которые реплицируются чаще, становятся более распространёнными в следующим поколении. Как вода, текущая под гору — и с тем же уровнем великодушия.

Окидывая взором Природу, мы думаем обо всех усовершенствованиях, которые мы внесли бы в конструкцию организмов. После чего рационализируем, выдумывая причины, по которым желаемые нами улучшения увеличили бы репродуктивную приспособленность — таков наш политический инстинкт, желание «продать» вариант, предпочтительный для нас, под видом того, что хочет видеть наше начальство.

По этой схеме эволюционные биологи-любители делают тысячи удивительных и фантастически ошибочных предсказаний. Потому что биологи-любители делают свои заключения, более того — находят свои гипотезы в общем пространстве всех возможных идей — используя не тот алгоритм, который использует эволюция, делая свои «заключения».

Разумный инженер спроектировал бы человеческие вкусовые рецепторы так, чтобы они измеряли, сколько в еде содержится различных питательных веществ и сколько их нам необходимо. При нехватке жиров миндаль и чизбургеры казались бы невероятно вкусными, а при первых признаках приближающегося ожирения, или в случае нехватки витаминов, самым вкусным казался бы салат-латук. Но не существует Феи Человеческой Эволюции, которая бы заранее разумно спланировала и запроектировала универсальную систему для любых обстоятельств. Нехватка калорийной пищи была надёжным инвариантом окружающей среды древних людей. Поэтому гены организмов, любивших калории, стали встречаться чаще. Как вода, текущая под гору.

Мы — воплощённая история того, какие организмы фактически выжили и размножились, а не того, какие организмы должны были бы «по уму» выжить и размножиться.

Сетчатка человеческого глаза устроена очень криво: светочувствительные клетки находятся сзади, а нервы к ним прикреплены спереди, где собираются в пучок и сквозь сетчатку уходят вглубь черепа. Отсюда слепое пятно. Для инженера это выглядит просто тупо. У некоторых других организмов сетчатка развивалась независимо от нас и получилась гораздо лучше. Почему бы не переделать человеческую сетчатку?

Проблема в том, что никакая отдельная мутация не сможет переделать всю сетчатку сразу. Это инженер может переделать разом несколько частей или заранее предусмотреть пространство для будущих изменений. Но если отдельная мутация поломает какие‑то важные части организма, не имеет значения, сколь удивительные вещи Фея могла бы впоследствии выстроить на этой основе: организм погибнет, и частота появления соответствующего гена в популяции снизится.

Если развернуть клетки сетчатки глаза, не изменив соответственно нервные окончания и зрительный нерв, система в целом не будет работать. Не имеет никакого значения тот факт, что для Феи, или разумного инженера, это лишь первый шаг к более совершенной, модернизированной системе. Такой организм будет слеп. Эволюция неспособна предвидеть последствия, ведь это лишь зафиксированная история того, какие организмы фактически размножились. Эволюция столь же слепа, как человек с наполовину переделанной сетчаткой.

Обнаружив в пустыне часы, можно сделать вывод о часовом мастере. Когда-то некоторые люди это отрицали. Они утверждали, что жизнь «просто появилась», без необходимости в оптимизирующем процессе. Как мыши, спонтанно зарождающиеся в грязных тряпках4.

Если спросить, кто был ближе к истине — теологи, защищавшие концепцию Бога‑Творца, или интеллектуально неудовлетворённые атеисты, защищавшие идею спонтанного зарождения мышей, мы должны признать победу за теологами: эволюция — не Бог, но она ближе к Богу, чем к хаосу чистой энтропии.

Мутации случайны, но отбор — не случаен. Это не значит, что разумная Фея вмешивается и отбирает, но существует ненулевая корреляция между геном и частотой воспроизводства организма. За несколько миллионов лет отклонения аккумулируются, превращаясь в непреодолимую силу. Это не божество, но гораздо больше похоже на божество, чем на «снег» случайных помех на телеэкране.

«Творцы онтологически отличны от сотворённых существ, — сказал Дэмиен Бродерик(e) — или они не стоят бумаги, на которой описаны». Действительно, могущественный Скульптор Жизни сам не является существом. Он бестелесен, подобно иудеохристианскому богу. Он пронизывает всю Природу, воплощаясь в падении каждого листа. Он безбрежен, как поверхность целой планеты. Он существует миллиарды лет. Он не был сотворён, но неизбежно произрастает из самой структуры физических законов. Разве нельзя назвать Богом того, кто подходит под такое описание?

В то же время, Создатель не имеет и разума. Жизнь — его творение — по человеческим меркам спроектирована просто паршиво. В ней нет внутреннего единства, одни части конфликтуют с другими. А главное — она совсем не добра и не приветлива.

В каком‑то смысле, Дарвин открыл Бога — Бога, который не совпал с представлениями теологов, а потому прошёл незамеченным. Если бы Дарвин открыл, что жизнь создана разумным существом — бестелесным сознанием, которое любит нас и шарахнет молнией любого, кто в этом усомнится — люди бы воскликнули: «О боже мой! Это же Бог!»

Вместо этого Дарвин открыл странного, чуждого Бога — не успокаивающе «непознаваемого», но действительно непохожего на нас. Эволюция — не Бог, но если бы она была им, это был бы не Иегова. Это был бы Азатот Говарда Лавкрафта — слепой безумный Бог, хаотически бурлящий в самом центре бесконечности под монотонные всхлипы чудовищных флейт.

Что вы и могли бы ожидать, если бы внимательно посмотрели на Природу.

Вот цена заявлениям некоторых религиозных людей, утверждающих, что они действительно верят в непознаваемое божество без конкретных, заранее известных им признаков с соответствующе высокой вероятностью. Кто‑то действительно верящий в столь неопределённое божество, немедленно опознал бы своего странного нечеловеческого создателя, когда Дарвин сказал своё «Ага!».

Вот цена заявлениям некоторых религиозных людей, утверждающих, что они с искренней непредвзятостью ожидают, когда наука обнаружит Бога. Наука уже обнаружила вполне богоподобного создателя людей, но не такого, о котором религиозные люди хотели бы узнать. Они ожидали обнаружения их Бога — божества очень конкретного типа, которого им хотелось бы узреть. Их ожидание будет бесплодным, ибо великое открытие уже сделано и победителем оказался Азатот.

Что ж, тем лучше для нас, людей. Мне нравится Создатель, которого я могу перехитрить. Лучше, чем быть домашним животным. Я рад, что наш Бог — Азатот, а не Один.

Примечание редактора: Перевод этого эссе взят с сайта Данилы Сентябова с его разрешения.

• 1. Francis Darwin, ed., The Life and Letters of Charles Darwin, vol. 2 (John Murray, 1887).
• 2. Манихейство — древняя религия, согласно которой материальный мир не сотворён единственным Создателем, а рождён в результате конфликта двух равноправных сил — всеблагого Света и бездуховного Мрака. Подробнее можно прочитать в Википедии. — Прим.перев.
• 3. Речь идёт о популярной идее, будто «погремушки» появились у змей «из гуманистических целей», чтобы оповещать окружающих об опасности. Источник цитаты — George C. Williams, Adaptation and Natural Selection: A Critique of Some Current Evolutionary Thought, Princeton Science Library (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1966).— Прим.перев.
• 4. В Средние века было распространено представление о самозарождении мышей и других вредителей из «нечистот».— Прим.перев.